- С тем, что после 55-летия которое «случилось» в прошлом году, меня шибануло – дикая боль в области сердца скрутила. Диагноз: предынфарктное состояние. Я испугался и, стало быть , уже не мог брать на себя ту ответственность, которая предполагается на сольных концертах. Поэтому музыкантов своих распустил и перешел на работу в студии. Собственно, если бы меня не шибануло, новый альбом «Иллюзии» не был бы записан.

- Накопилось. Уже больше 20 лет езжу на гастроли. Такая жизнь, если работать «живьем», добросовестно, - вещь трудная. А годы дают о себе знать потихоньку, уже не та выносливость. Мухтар заматерел… Вот оно так и случилось… Ну слава богу, потому что я плотно засел в студии, записал новый альбом. Сейчас уже все более или менее нормально. А тогда… Страшно, конечно было. Собрались все родственники. Ну как же – кормилец помирает. (Смеется.) Нет, испугались, серьезно. Более того, все мои друзья, все друзья жены испугались, потому что как-то не предполагалось ничего такого.

- То есть проблем со здоровьем до этого не было? Чувствовали себя отлично?

- Нормально себя чувствовал, вполне. Дело в том, что у меня в юности, в мальчишестве, была серьезная спортивная закалка. Я занимался настольным теннисом, баскетболом и был вынослив как лошадь. Даже не мог представить, что такое может случиться… Но вообще подумать о здоровье уже пора было, все-таки за полтинник… Сейчас вот опять вернулся в «большой спорт»: делаю лечебную гимнастику. Очень помогает.

- Жена у вас трудилась в «правительственном» управлении Минздрава, это наконец-то пригодилось?

- Да, она кандидат наук, психолог, работала в Центральной клинической больнице 4-го Главного управления Минздрава РСФСР. Серьезная работа, серьезная должность и пациенты серьезные. Всю жизнь Мариша занималась людьми в послеинфарктном состоянии. Это такой период, когда с человеком надо разговаривать, он же после инфаркта не верит в себя, силы уже не те, ясно, что с организмом что-то случилось. Но сейчас жена уже на пенсии, поэтому у нее была уйма времени, чтобы наконец-то заняться мной. (Смеется.)

- Получается, что раньше у вас в семье дела житейские были пущены на самотек? Вы, можно сказать, «капитан дальнего плавания», жена – на ответственной должности…

- Иногда гастроли так долго продолжались, например месяца полтора, что я забывал, как жена выглядит. Приезжаешь, какая-то женщина спрашивает: «Где деньги?» приходится отдавать заработанное совершенно незнакомому человеку! На самом деле Мариша очень понимающий человек и очень хороший, иначе мы не прожили бы 27 лет вместе. И во многом она помогала мне состояться, стать тем, кем я стал. И я по-настоящему счастлив. Хотя только сейчас начинаю всерьез ценить это… Раньше в суете как-то не очень понимал. Мы же с ней, когда решили пожениться, заключили такой договор, что ли… Вернее, она мне сказала: «Я тебя предупреждаю: если будешь относиться ко мне в семейной жизни как к психологу, то у нас с тобой ничего не получится». Она эту тему закрыла сразу, и мы жили обыкновенно, по-человечески, хотя я – музыкант, она – психолог. Но я не наседал на нее со своим творчеством, а она не грузила меня своими психологическими делами, типа прочти Фрейда и прочими.

- Обычно у рок-музыкантов жены как-то ближе к музыкальной тусовке – танцовщицы или модели…

- Ха, ну да! Тут дело еще в том, что я сам никогда в этой рокерской тусовке не был. Нет, я не вел себя как бука, не запирался после концерта в номере гостиницы, все было нормально – выпивали, вечеринки устраивали… Но мне, как многим моим коллегам, не образ жизни этот нравился, я просто очень люблю музыку. Люблю играть на гитаре, считаю ее очень сложным инструментом, освоить который до конца – жизни не хватит. Поэтому, может быть , и жена у меня не модель. (Смеется.) Мы с Маришей вместе учились в математической школе, два последних года – 9-й и 10-й класс. Потом иногда встречались, созванивались. Но роман у нас закрутился только лет через 10 после окончания школы. Она уже окончила МГУ, защитила кандидатскую. В общем, я подождал, пока она подучится. К тому времени я был вполне профессиональным музыкантом, поучаствовал уже в группе «Цветы», в ансамбле «Фестиваль».

- Марина была поклонницей вашего творчества?

- Да нет, я ей сначала понравился как мужчина. (Смеется.) На самом деле, хотя мы уже давно были знакомы, она не слышала моих песен. А потом я как-то на кухне спел ей под гитару. Может, с этого все и началось? На концерты «Цветов» Марина еще не ходила. А на концерты «Фестиваля» она уже просто обязана была ходить: мы с ней как раз поженились, и у ансамбля начался тур, который совпал с нашим медовым месяцем. В очень подходящих, кстати, местах мы его провели – Клайпеда, Куршкая коса. Когда я стал выступать сольно, Марина пару раз пришла, но концерта совсем не получилось, и это вылилось в какую-то нехорошую примету: если жена приходит на выступление, значит, ничего не получится. Поэтому долгое время ее не было в зале. Но сейчас Марина стала даже в клубы приходить – просто послушать. У нее хороший музыкальный слух и вкус – сразу отличает подделку от настоящего. Допустим, когда я сочиняю и начинаю напевать какую-то мелодию для проверки, она говорит: «Погоди, я сейчас подумаю. По-моему, это откуда-то» - и всегда оказывается права… В свое время ей не понравился «Ветерок» или «Боже как давно это было». А я сказал: «Поверь мне, это будет супербоевик». Так и случилось. Жена – психолог и прекрасно понимает, с кем связалась. Как-то она сказала: «Если бы ты просто играл на гитаре, это ладно. Если бы ты только сочинял стихи, то это полбеды. Но ты же все вместе» А это уже диагноз». Так она меня пригвоздила. Но это шутка конечно.

- У вас поздний ребенок, раньше не получилось из-за работы, гастролей?

- Нет. Когда мы поженились, я сразу хотел ребенка, но не время, видимо, еще было. Только через пять лет это случилось. Рожала Мариша с трудом, поэтому второго ребенка затевать побоялись…

- Дочку воспитывали или с этой гастрольной жизнью она сама как-то росла?

- Не знаю, наверное, специально не воспитывали, просто жили: я, Марина и Юлька… Вот так, втроем… Мы же очень долго, 17 лет, обитали в однокомнатной квартире у метро «Коньково». Как все советские люди – 18 метров комната, шесть с половиной метров кухня. И когда переезжали в эту трехкомнатную, которую у меня получилось купить, Юльке было уже 12 лет. Нам хочешь не хочешь пришлось жить дружно. Я говорил: Девочки, не ссорьтесь, папа уезжает на гастроли…» Поэтому какое тут воспитание? У нас не было бонн французских, на теннис никто никого не возил, а так, в обыкновенном советском порядке все происходило. Главное, мы старались не ссориться, чтобы искры не летели в этой квартире, чтобы она не взорвалась. Много примеров того, когда люди не выдерживают такого небольшого пространства… Так что специального воспитания Юлька не получила. Единственное, в музыкальную школу дочку водили, потому что у нее способности… Но не вышло. Если у человека есть задатки, это не значит, что он станет большим музыкантом и вообще музыкантом, и этому есть масса примеров… Просто, видимо, куража такого, как у меня был – хочу играть на гитаре, и все, умею, не умею, неважно – у нее не было. Как-то не зацепилась. Мне конечно, в глубине души жаль. Мне вообще жаль, когда человек способный живет «на другую тему», не согласно своему таланту. Сейчас ей 22 года, и я думаю, что она не то чтобы не нашла себя, а еще пока вообще ничего не нашла. Но я пока наблюдаю за тем, что происходит, не наседаю на нее.

- А она осознает себя дочерью известного музыканта?

- В глубине души, конечно, осознает. Она мне тут однажды выдала. Мы с ней пошли вместе на Пола Маккартни. После концерта идем, и Юля мне говорит: «Пап, я все поняла…» Отвечаю: «Быстро говори, что ты поняла?» - мало ли, вдруг ребенок вообразил что-то не то…Она говорит: «Я поняла, почему ты такой и почему ты занимаешься именно тем, чем занимаешься», Мне было просто до слез приятно, я подумал: «Наконец!» Спасибо Полу Маккартни, что он дал ей это понять… Нет, несмотря на то что ее папа известный музыкант, она скромно держит себя, надо отдать ей должное.

- А ваши родители как отнеслись к тому, что вы в свое время выбрали такую профессию?

- У меня в семье никто музыкой не увлекался. Отец – ученый-тепло-физик, работал в институте Кржижановского. Мама поначалу была учительницей младших классов, а потом стала просто домохозяйкой. Старший брат – серьезный математик, защищает сейчас докторскую. Ну а младший… Когда стало понятно, что ученого из меня не получится, отец сказал: «Я в музыке не разбираюсь и не знаю, как ты будешь в этом предмете продвигаться. Если бы ты, как Сергей, был бы ближе к моему предмету, я мог бы тебе что-то посоветовать, а в музыке ничем не смогу помочь. Единственное. Что скажу: тебе придется заниматься этим профессионально». И таким образом направил меня в Гнесинское училище, которое я окончил, и дальше по жизни. Научил серьезному отношению к предмету. Ведь даже двор подмести каждый может по-разному – один халтурно, а другой так, что будет чисто. И мне очень жаль, что я не могу сейчас отчитаться… Отец умер в 1974 году. Я думал, что он порадовался бы за успехи сына в предмете, ему не известном.

- Когда вы почувствовали, что стали профессиональным музыкантом?

- Что такое профессиональный музыкант? Мне кажется, мало быть просто виртуозом, тут важен, опять же, подход к предмету. Например, людей, которые поют под фонограмму, я профессионалами не считаю, это не искусство. Конечно, музыкант должен иметь школу, музыкальную базу, вкус и трудиться только «живьем», тогда зритель может оценить его мастерство, его честную работу. Я профессионалом стал себя чувствовать, наверное, когда у меня появился свой коллектив. Настал момент, и я понял, что в ансамбль «Воскресенье» не вписываюсь – мне надоело объяснять разным солистам, как нужно петь мои песьни, и я начал потихоньку справляться с этим делом сам. Где-то в 86-м году, в группе «Зеркало мира».

- А сейчас появилось ощущение, что всего достигли? Успокоились?

- Нет конечно. Недавно а Москву приезжал знаменитый ирландский гитарист Гэри Мур, я ходил на его концерт и понял, сколько мне еще до настоящего мастерства… Гитара – очень непростой инструмент. Я всю жизнь его изучаю и понимаю, что о нем все больше…. не знаю. Мне по-прежнему интересно учиться, у меня сейчас хорошая коллекция инструментов для этого. Есть куда расти. Я, например, еще хочу сыграть в «Роллинг Стоунз». (Смеется.)

- В некоторых ваших песнях стихи напряженные, точнее и ярче, чем музыка. А в других – наоборот.

- Да? В любом случае в песне стихи и музыка дополняют друг друга, а в какой пропорции – неизвестно. Я только следил за тем. Чтобы тексты пелись хорошо. А уж если в них еще какой-то смысл есть, это вообще прекрасно.

- Вы лукавите.

- Нет, я не лукавлю. У меня есть свой метод: если в тексте не хватает какого-то слова или оно какое-то другое, нехорошее, не звучит, нужно немножко постараться, подумать, в тему еще поглубже войти, и это слово появится, песня начнет звучать. Вот так происходит. Он обязательно где-то есть, этот элемент, но ты пока о нем не знаешь. И вдруг, как из какого-то другого ящика , - быц, все встает на свои места и звучит. И смысл есть, и счастье наступает.

- Многие наши музыканты обходятся со словами совершенно спокойно – не то, ну и бог с ним, рифма-то есть.

- Это неправильное отношение к публике, к слушателю. И такой подход у меня всегда вызывает сожаление, потому что я знаю: нужно просто еще немножко постараться… В музыке, как в кулинарии, нельзя халтурить. Нарежешь бог знает из чего салат… А ты сам-то будешь есть? Нет, что ты! А чего же другим предлагаешь?